Молитва

«…И тогда Аракел Мокийский попросил разрешения забрать столько пленных, сколько вместит его церковь. Исцеленный от тяжёлого недуга Тамерлан согласился. Тер Аракел распахнул двери храма и пленённое войско направилось туда. Впереди несли раненых, следом шли здоровые. Войско входило в крохотный храм — сотнями и тысячами, и не возвращалось. Тер Аракел превращал воинов в голубей, они улетали к своим домам, и снова превращались в людей. Так он спас семьдесят тысяч человек. А Тамерлан, став очевидцем невиданного чуда, собрал своих воинов и навсегда покинул наши земли. Так-то!»
Нани откладывает в сторону спицы, встаёт, расправляет подол платья. Я убираю моток в корзинку, слезаю с тахты.
— Как этот священник превращал людей в голубей?
Нани затягивает на затылке узел косынки, откидывает её концы за плечи — они висят, словно два крыла.
— Молитвой, — твёрдо отвечает она, и в её голосе столько уверенности, что я не решаюсь возразить. Я маленькая, мне шесть. Мир состоит из щебета птиц, голоса реки, набрякшего от ночного дождя ветра и деревянного забора, криво огибающего нижний край сада. Я не знаю ни одной молитвы и ни разу не слышала, чтобы кто-то из родных молился. О Боге у нас говорят так, словно он — обычный человек, обитающий в соседнем доме. Корова у него капризная, до обидного мало даёт молока, табак погубила рябуха — пришлось запасаться у Гилинанц Аветиса. Курево у Аветиса отменное, а вот совести кот наплакал — дерёт втридорога, на просьбу сбавить цену разводит руками.
— Дешевле не могу, иначе разорюсь!
— Чтоб у твоего создателя лопнули глаза! — в сердцах выпаливает Бог, отсчитывая деньги.
— Ты поаккуратнее с желаниями! — кхекает Аветис, и, чуть поколебавшись, возвращает одну купюру. — Это тебе на глазные капли. На случай, если накаркал себе беду.
Бог хмыкает, но купюру забирает. С паршивой овцы хоть шерсти клок.

Обед сегодня будет нарядный, праздничный — баранина с айвой и магаданосы. Пока я чищу грецкие орехи, нани процеживает бульон, обжаривает отварную баранину с луком и помидорами, добавляет дольки айвы и ставит на крохотный огонь — томиться. Потом принимается за магаданосы: удаляет плодоножки баклажанов, делает продольный разрез и выскабливает ложкой мякоть. Заливает подсоленной водой и оставляет на пятнадцать минут, отжимает. Тушит баклажанную мякоть с мелкошинкованным корнем петрушки, разной зеленью и чесноком, перетирает с орехами и начиняет полученной массой баклажаны. Обжаривает их со всех сторон, выкладывает на большое блюдо и накрывает плоскодонной тарелкой —подумать. К тому времени, когда взрослые вернутся с работы, магаданосы надумаются, а баранина с айвой дотомятся. Вкусно!

Дом притих — решил вздремнуть, улучив несколько минут. На краю стола высится стопка тарелок. Хлеб накрыт льняной салфеткой. Если повозиться пальцам в солонке, на самом дне можно обнаружить несколько рисовых зёрнышек — от влаги.
Нани снова вяжет, я сижу, привалившись к её боку, перекатываю на ладони кусачий шерстяной моток. История превращения людей в голубей не даёт мне покоя.
— Нани, какую молитву читал тер Аракел?
— Не знаю.
— Ты хоть одну молитву знаешь?
— Нет.
— А в Бога веришь.
— Верю.
— Разве так бывает?
Нани отвечает, не отрываясь от вязания.
— Всё, что тебя окружает, и есть молитва.
Я вздыхаю. Мне шесть лет, мой мир состоит из любви и сказок. Я не понимаю, что она хочет до меня донести. Но запоминаю. Потому что она меня этому научила: если не понимаешь — запоминай. Потом поймёшь.

Недавно поймала себя на словах, которые часто слышала в детстве, но значения им не придавала.
— Я своим личным Богом очень даже доволен, — приговаривал мой дядя, размешивая в миске мацун с хлебом. — Еда есть, родные здоровы. Что ещё нужно для счастья?
Купила на рынке молоко, заквасила мацун. Испекла хлеб. Накрошила горбушку в мацун, размешивала и думала о том, что своим личным Богом я очень даже довольна. Он не обижает меня, я — Его. Еда есть, родные не болеют. Что ещё нужно для счастья? Немного любви к ближнему, но этому мы учимся всю жизнь. Когда-нибудь, надеюсь, научимся.